Простите, что вынужден говорить то, что вы, без сомнения, и так отлично знаете. Департамент не может заниматься тем, чтобы вытирать носы нашим инопланетным посетителям, если у них вообще есть носы. У нас нет для этого ни желания, ни работников. Если кто-то из них попадает в неприятную историю, достаточно посоветовать местным властям свериться с договором, который мы заключили с родной планетой несчастного. Департамент вмешивается лишь в редких случаях. Здесь, мне кажется, не тот случай. Вероятнее всего, наш друг Луммокс попадает под определение «животное» и…
— Можно ли в этом сомневаться? — в изумлении спросил судья.
— Да. Именно поэтому я здесь. Несмотря на ограниченные способности к вербальному общению, остальные достоинства Луммокса позволяют предположить, что его раса в состоянии достичь уровня, при котором мы сочтем ее достаточно цивилизованной; тем не менее он животное. Таким образом, у него есть обычные права животных, находящихся под защитой человеческих законов. А следовательно, Департамент не видит необходимости вмешиваться…
— Я понимаю. Ну что же, никто не собирается поступать с ним жестоко, включая и состав суда.
— Без сомнения. Но есть еще одна веская причина, по которой Департамент не хотел бы участвовать в процессе. Давайте предположим, что это создание является «человеком» в том смысле, который законы, обычаи и договоры вкладывают в это понятие с тех пор, как мы впервые вступили в контакт с Великой Марсианской Расой. Просто предположим.
— Условно, — согласился судья.
— Однако и в этом случае он не может представлять интереса для Департамента, потому что… Судья, вы знаете историю «Летающего Лезвия»?
— Смутно, еще со школьных времен. Я не занимаюсь историей космических исследований. У нас и на Земле хватает хлопот.
— Вот как? «Летающее Лезвие» совершило три межзвездных перелета в те времена, когда для этого требовалось столько же отваги, как в дни Колумба. Они не знали, куда летят, и имели очень смутное представление, как вернуться обратно… во всяком случае, «Летающее Лезвие» так и не вернулось из своего третьего полета.
— Да, да, я припоминаю.
— Молодой Стюарт рассказал мне, что это неуклюжее существо с глупой улыбкой — память о втором полете «Летающего Лезвия». Это все, что мне необходимо было знать. У нас нет никаких договоров ни с одной из планет, которые посетил корабль. Официально они для нас не существуют. И единственные законы, которые имеют отношение к Луммоксу, — это наши доморощенные правила. Поэтому, если Департамент вмешается, он будет вынужден руководствоваться законами Земли. А вы это сделаете лучше, чем я.
Судья О’Фаррел кивнул.
— Иными словами, я могу приступать к делу.
— Минутку. Я попросил об отсрочке, чтобы удостовериться, что мои предположения верны и я не упустил из виду какой-нибудь существенный прецедент или статью закона. Но я готов сразу же отказаться от участия, если смогу получить от вас заверения относительно одного аспекта. Это существо… может оно причинить неприятности, быть опасным?
О’Фаррел кивнул.
— Так я его воспринимаю… неофициально, конечно.
— Скажите, были ли какие-нибудь предложения относительно… его уничтожения?
— Ну, — медленно ответил судья, — говорю опять-таки неофициально. Я знаю, что такие предложения поступят. До меня дошли сведения, что шеф полиции собирается обратиться в суд с просьбой считать решение об уничтожении этого зверя мерой общественной безопасности. Но я не люблю получать информацию из неофициальных источников.
Гринберг не мог скрыть волнения.
— Дела так плохи? Скажите, судья, а вы что думаете об этом? Склонны ли вы к уничтожению животного?
Судья О’Фаррел возмутился.
— Сэр, этот вопрос некорректен.
Гринберг покраснел.
— Прошу прощения. Но мне нужно разобраться. Вы понимаете, что это существо уникально? Несмотря на то что Луммокс может быть опасным (хотя могу поклясться, что это не так), интересы науки требуют, чтобы он остался в живых. Можете ли вы заверить меня, что его не уничтожат?
— Молодой человек, вы принуждаете меня заранее вынести решение! Ваше поведение выходит за рамки, оно совершенно недопустимо!
Шериф Дрейзер выбрал далеко не самое лучшее время, чтобы вмешаться в разговор.
— Судья, я вас обыскался. Начнется, наконец, слушание? Я привел семь человек, которые…
О’Фаррел прервал его.
— Шериф, это мистер Гринберг. Господин Посланник, наш шеф полиции.
— Рад познакомиться с вами, шериф.
— Добрый день, мистер Гринберг! Я хотел бы знать…
— Шериф, — резко прервал его судья, — передайте моему бейлифу, чтобы он подготовился. А теперь, будьте любезны, оставьте нас.
Судья повернулся, оставив шерифа в некоторой растерянности.
У Посланника было время прийти в себя и понять, что эмоциям здесь не место.
— Я снимаю свой вопрос, судья, — вежливо сказал он. — Я не собирался посягать на прерогативы суда. — Он улыбнулся. — При других обстоятельствах меня, пожалуй, обвинили бы в неуважении к суду.
О’Фаррел улыбнулся в ответ.
— Возможно.
— Тюрьма у вас хорошая? Я с удовольствием провел бы в ней месяцев семь, только бы меня никто не беспокоил.
— Не изматывайте себя работой, молодой человек. Я лично всегда нахожу время порыбачить, независимо от того, сколько дел лежит у меня на столе. Время, проведенное за удочкой, Аллах не засчитывает в отпущенное время жизни.
— Приятное времяпровождение. Но мне необходимо решить одну проблему. Вы понимаете, я должен настаивать на отсрочке, пока не проконсультируюсь с Департаментом.